Неточные совпадения
Так, например, он говорит, что на первом градоначальнике была надета та самая
голова, которую выбросил из телеги посланный Винтергальтера и которую капитан-исправник
приставил к туловищу неизвестного лейб-кампанца; на втором же градоначальнике была надета прежняя
голова, которую наскоро исправил Байбаков, по приказанию помощника городничего, набивши ее, по ошибке, вместо музыки вышедшими из употребления предписаниями.
Всю дорогу он был весел необыкновенно, посвистывал, наигрывал губами,
приставивши ко рту кулак, как будто играл на трубе, и наконец затянул какую-то песню, до такой степени необыкновенную, что сам Селифан слушал, слушал и потом, покачав слегка
головой, сказал: «Вишь ты, как барин поет!» Были уже густые сумерки, когда подъехали они
к городу.
А хозяин, как нарочно, пустился опять толковать о спиритизме и о каких-то фокусах, которые будто бы сам видел в представлении, а именно как один приезжий шарлатан, будто бы при всей публике, отрезывал человеческие
головы, так что кровь лилась, и все видели, и потом
приставлял их опять
к шее, и что будто бы они прирастали, тоже при всей публике, и что будто бы все это произошло в пятьдесят девятом году.
Рядом с старушкой был молодой человек в поддевке, который слушал,
приставив руки
к ушам, покачивая
головой, то, что ему говорил похожий на него арестант с измученным лицом и седеющей бородой.
Беда неразумному охотнику, который без мер предосторожности вздумает пойти по подранку. В этих случаях кабан ложится на свой след,
головой навстречу преследователю. Завидев человека, он с такой стремительностью бросается на него, что последний нередко не успевает даже
приставить приклад ружья
к плечу и выстрелить.
У Вихрова в это мгновение мелькнула страшная в
голове мысль: подозвать
к себе какого-нибудь мужика,
приставить ему пистолет ко лбу и заставить его приложить руку — и так пройти всех мужиков; ну, а как который-нибудь из них не приложит руки, надобно будет спустить курок: у Вихрова кровь даже при этом оледенела, волосы стали дыбом.
Валерьян был принят в число братьев, но этим и ограничились все его масонские подвиги: обряд посвящения до того показался ему глуп и смешон, что он на другой же день стал рассказывать в разных обществах, как с него снимали не один, а оба сапога, как распарывали брюки, надевали ему на глаза совершенно темные очки, водили его через камни и ямины, пугая, что это горы и пропасти,
приставляли к груди его циркуль и шпагу, как потом ввели в самую ложу, где будто бы ему (тут уж Ченцов начинал от себя прибавлять), для испытания его покорности, посыпали
голову пеплом, плевали даже на
голову, заставляли его кланяться в ноги великому мастеру, который при этом, в доказательство своего сверхъестественного могущества, глотал зажженную бумагу.
— Как нам за тебя бога молить! — радостно воскликнул Аким, поспешно нагибая
голову Гришки и сам кланяясь в то же время. — Благодетели вы, отцы наши!.. А уж про себя скажу, Глеб Савиныч, в гроб уложу себя, старика.
К какому делу ни
приставишь, куда ни пошлешь, что сделать велишь…
Заметив, что на него смотрят, седой вынул сигару изо рта и вежливо поклонился русским, — старшая дама вздернула
голову вверх и,
приставив к носу лорнет, вызывающе оглядела его, усач почему-то сконфузился, быстро отвернувшись, выхватил из кармана часы и снова стал раскачивать их в воздухе. На поклон ответил только толстяк, прижав подбородок ко груди, — это смутило итальянца, он нервно сунул сигару в угол рта и вполголоса спросил пожилого лакея...
Акакий Акакиевич хотел было уже закричать «караул», как другой
приставил ему
к самому рту кулак величиною в чиновничью
голову, примолвив: «А вот только крикни!» Акакий Акакиевич чувствовал только, как сняли с него шинель, дали ему пинка коленом, и он упал навзничь в снег и ничего уж больше не чувствовал.
Чудеса!» Не знаю, догадался ли Харлов о том, какие мысли бродили в
головах его «подданных», захотел ли он в последний раз покуражиться, только он вдруг открыл форточку,
приставил к отверстию
голову и закричал громовым голосом: «Повиноваться!» Потом он захлопнул форточку.
— Да, теперь небось что?.. Что?.. Ишь у тебя язык-от словно полено в грязи вязнет… а еще спрашиваешь — что? Поди-тка домой, там те скажут — что! Никита-то нынче в обед хозяйку твою призывал… и-и-и… Ишь, дьявол, обрадовался городу, словно голодный Кирюха — пудовой краюхе…
приставь голову-то
к плечам, старый черт! Ступай домой, что на дожде-то стоишь…
— Вестимо, бог до греха не допустит, — перебила Домна. — Полно тебе, Акулька, рюмить-то;
приставь голову к плечам. И вправду Савельевна слово молвила, за что, за какую надобу мужу есть тебя, коли ты по добру с ним жить станешь?.. Не люб он тебе? Не по сердцу пришелся небось?.. Да ведь, глупая, неразумная девка! вспомни-ка, ведь ни отца, ни матери-то нет у тебя, ведь сирота ты бездомная, и добро еще барин вступился за тебя, а то бы весь век свой в девках промаячилась. Полно… полно же тебе…
Бургмейер(берет себя за
голову). Теперь, кажется, все начинает для меня проясняться!.. (Показывая публике на Руфина.) Он поэтому… взят был Евгенией вместо Куницына, и вот почему он так всегда умиротворял меня по случаю разных долгов ее!.. И я таким образом совсем уж кругом был в воровской засаде… (Повертывается вдруг
к письменному столу, проворно берет с него револьвер, подходит с ним
к Руфину, хватает его за шиворот и
приставляет ему ко лбу револьвер.) Говори: ты был любовником Евгении Николаевны?
С памятником Пушкина была и отдельная игра, моя игра, а именно:
приставлять к его подножию мизинную, с детский мизинец, белую фарфоровую куколку — они продавались в посудных лавках, кто в конце прошлого века в Москве рос — знает, были гномы под грибами, были дети под зонтами, —
приставлять к гигантову подножью такую фигурку и, постепенно проходя взглядом снизу вверх весь гранитный отвес, пока
голова не отваливалась, рост — сравнивать.
Я уложил больного и осторожно
приставил стетоскоп
к его груди. Закинув свою красивую
голову и прикусив тонкие, окровавленные губы, он лежал и, прищурившись, смотрел в потолок.
— Нет-с… Как, значит, пистолет
приставил к виску — сразу!.. И камардин не вдруг вошел. Чай заваривал… Входит с подносом, а они лежат, голова-то на письменном столе. У стола и сидели…
Голова у него большая, которую бы природе следовало
приставить к стройному и высокому телу.
Товарищ его осторожно снял ношу свою,
приставил ее
к дереву, молча поклонился еще раз Вульфу и невесте его. Все общество расположилось, по удобности или по вкусу, кто на подушках из кареты, кто на мураве. Слепец, сидя на двух подушках, возвышался над всеми целою
головою: казалось, старость председала в совете красоты и мужества.